Происходит процесс, называемый «жизнью и смертью».
И рассвет, и закат столько раз наблюдал ты, мой друг!
Закольцованный цикл, и рифмуется он с круговертью,
только, как ни верти, а для нас этот путь – полукруг.

Тоже ищешь ответ, не постигнув и сути вопроса,
ощущая нутром убывание срока и сил.
Предстоит переход: величавый полёт альбатроса.
Мировой океан попрощаться тебя пригласил.

Довернут колесо, и застынет возмыслие духа,
и другим побеждать наводимый страдательный фон.
Лишь до близких людей эхо смерти докатится глухо.
Рядового бойца потеряет Большой Марафон.

Что успеешь понять, в неизбежность глазами врастая?
Что посмеешь сказать, и с трудом подбирая слова?
Что мы сами – процесс: вместо точки всегда запятая.
Неужели умрём, неужели живём однова?

Мы не знаем себя, но откуда-то дальнее знаем:
нас нельзя зачеркнуть, наши судьбы останутся тут.
Окончательный сон, словно гулкий вокзал обитаем;
мы заполним собой растворившую нас пустоту.

К сожалению, да – основные изношены фонды.
Предстоит переход, и надежда нужна позарез.
И надежда дана в материнстве улыбки Джоконды –
раздвигай горизонт, продлевая пунктиром процесс!

Какое творчество - сплошной сумбур!
Я раздираем векторами тяги:
перо поэта тянется к бумаге,
но, мысли… ненадёжны чересчур!

Я – вертопрах, и суетны пока
все гонки на Пегасе очумелом.
Сейчас важней определиться… в целом:
о чём должна радеть моя строка!

Женюсь, и да поможет мне семья
охомутать мятущуюся душу!
Мужает пусть, таская волокушу, –
нас так пугает проза бытия.

Мы подвиг Льва Толстого повторим:
крылатый конь хозяйству не обуза.
И остро глянув, завтрашняя муза
промолвит снисходительно: «Твори!»

…Два исступлённых червячка,
мы извивались, извивались:
мы в чём-то бешено сбывались –
пришедшие издалека…

…Пускаясь в плаванье любви,
сдаваясь телом в плен соитья,
хочу и душу напоить я
беспечностью заморских вин.

Лишь стоит жаждущее припасть
к зовущих губ твоих бутону,
сквозь поцелуй, подобный стону,
польётся медленная страсть.

А ночь накинет вновь на нас
цветного транса покрывало,
чтоб отрешённость колдовала
под куполом закрытых глаз!

…Входя в сквозной канал времён,
в тумане сладком замирая,
я знаю: за вратами рая
нет ни событий, ни имён.

Там только свет венчальных грёз,
да дивных бабочек порханье.
Там нашей нежности дыханье
и произвольность наших поз.

И сам я рай, и сам я бог,
раз плачу на вершине мира,
и волны тонкого эфира
мной наполняют чей-то вздох!

Заполнить всё! Вжимаясь в эту негу,
вымучивая мёд из яростных сосков!
Сахару перейти – и в свежесть вод с разбегу!
И вынырнуть другим – свободным от оков!

Не плоти же сейчас безмерно я алкаю!
Вселенский Океан и в капельке одной.
Я женщин всей Земли через тебя ласкаю -
все женщины Земли через тебя со мной!

         О, щедрое созданье,
         желанный идеал!
         Красивого страданья
         мечтательный оскал.
         Свирепое сближенье
         в глуши дикарских рощ.
         Стального напряженья
         обузданная мощь!

И вот он, мой крик, торжествующий, древний!
Я вспомнил начало, со шкуры века соскребя.
Идём же туда, где пещерная исповедь дремлет:
Ты – средство войти для меня,
я - средство войти для тебя!

…Провал и хаос, и покой.
И поволока, поволока…
До истины первоистока
подать утраченной рукой.

Безумной радости наплывы,
незамутнённые слои.
А всплески тел уже ленивы,
сродни движениям змеи.

Перед глазами - рябь картинок,
мерцанье томного костра,
двух невесомых паутинок
полёт над «завтра» и «вчера»

«... Спасибо? ...И тебе спасибо!
Мы паутинки. Мы летим.
Гармония! Тут либо-либо…
Давай минуточку поспим!..»

Но мы проснёмся: ты и я,
чтоб виновато разобщаться.
Обязанные - возвращаться,
рождённые – для забытья…

…Вальс прозревающих слепцов,
которых годы не пугают.
Нам наши звёзды помогают:
мы встретимся, в конце концов!

Уже темнело, я спустился вниз
по жёлобу от санного кочевья,
и… – копья лиственниц, чуть напровис,
а дальше вид: кругом лежат деревья.

Вид, собственно, обыденный вполне:
бульдозером продавленные шатко,
лежат деревья. Но открылось мне
ПОБОИЩЕ на дне распадка.

Быть злым пришельцем, быть контактом сред,
быть соучастником всех преступлений.
Так вот какой мы оставляем след,
исполненные мужества и лени!

…Иные приподнялись деревца:
подранки-дети меж команд расстрела.
Не зная человечеству конца,
природа на меня в упор смотрела!

Стою и принимаю этот суд,
и даже обвинений слышу стоны.
Барьеры отчуждения растут,
и холодно под небом однотонным.

Отринь людей, амфитеатр суда!
Гони назад нас в каменные склепы!
Пригрохотавшие из городов сюда,
мы суетны, разнузданы и слепы.

Мы золото возьмём любой ценой –
традиция. Особого закала.
…Я уходил, и тусклость за спиной
матёрое безмолвие смыкала.

Немного поскучнел я к тридцати,
мытарствуя на избранном пути,
и чуть не вразумлён был против правил,
когда… ну да, лирически скорбя,
я – молодой, вдруг старого себя
у водопада явственно представил.

Тот, мудрый, он кричал сквозь толщу лет,
отчаянно хотел подать совет,
необходимый здесь мне, молодому.
Но ирреальный грохотал поток
и заглушал запретный эпилог
того, кто прорывался по-иному.

«Конечный я» или «возможный я»
таранил криком сферу бытия?
Раздвоено страдая, точно спьяну,
я запер умозрительный кристалл:
опоминаться, упираться стал.
…И дико хохотал Двуликий Янус!

Старик покорно, терпеливо ждёт,
а я не склонен забегать вперёд.
Знать сроки и подробности – не надо!
Я доверяю своему чутью
и собственных фантомов создаю –
я сам уже стою у водопада!

… Настойчивей троллейбусный двойник:
он к стёклам отражением приник.
Снаружи смотрит, тускло вопрошая:
«Чего добился и какой ценой?»
И этот призрак недоволен мной.
Мечтать и сделать – разница большая.

С оглядкой жил, с оглядкой и уйду,
подверженный пристрастному суду,
всего, что мнимо на судьбу влияло.
Я тоже мифы оставляю тут;
пусть не вполне потомки их поймут:
поверьте, объясняться – толку мало.

E-mail: poet38@yandex.ru